Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 (СИ) - Шульман Нелли

Сабина обещала прислать из Израиля наброски костюмов и оформления сцены для будущего спектакля. Аарон сам играл мужскую роль:

– Я в общем неплохой актер, – заметил он сестре, – хотя предпочитаю режиссерское место… – Сабина скосила глаза в блокнот:

– Рисовать он тоже может, мама нас всех научила. Это его эскизы из Гамбурга… – заскрипели половицы, на них повеяло ароматным табаком, смолистым кедром. Инге поцеловал кудрявый затылок жены:

– С семинаром покончено… – доктор Эйриксен провел утро в Университетском Колледже, – к часу дня нас ждут последние устрицы сезона в подвальчике у Скиннера, то есть у Берри. Потом мне надо вернуться на кафедру…

Инге надеялся, что в полутьме зала Сабина не увидит краски на его щеках. Он ненавидел врать жене:

– Но что делать, если ей нельзя рассказывать о вызове на Набережную? Я подписывал обязательство о неразглашении секретных данных. И о поездке в СССР она пока ничего знать не должна, нельзя ее тревожить таким… – Инге замер. Через плечо шурина он увидел набросок знакомого лица на странице блокнота:

– Даже шрам совпадает… – Инге бесцеремонно ткнул пальцем в рисунок: «Это кто?». Аарон отозвался:

– Парень, берлинец. Я его по памяти набросал. Он случайно оказался в кабаре, когда началась драка… – мать и отчим ничего о драке не знали. Аарон не хотел волновать родителей.

– Он нам очень помог, – завершил Аарон, – для студента-историка он хорошо держался… – Инге нарочито спокойно поинтересовался:

– Помнишь, как его зовут… – щелкнув зажигалкой, Аарон велел Тикве:

– Еще раз и пора обедать. Ты молодец, но попробуй спуститься в зал с монологом…

Он пожал плечами: «Разумеется. Мистер Шпинне, Александр Шпинне».

Инге еще никогда не приходил на Набережную, не бывал там и Аарон Майер. Покинув бывший подвальчик Скиннера, с вывеской «Берри в Лондоне», они дошли пешком до Темзы. На Патерностер-Роу Инге заметил:

– Раньше все это… – он повел рукой, – помещалось в здании здесь, под сенью собора Святого Павла… – он понизил голос:

– Маленький Джон рассказывал, что в прошлом веке отсюда проложили тайный тоннель с рельсами к речной пристани. Ему отец так говорил… – брусчатка под ногами слегка заколебалась. Инге рассмеялся:

– Даже если тоннель и остался, то это метро, а не секретные поезда… – Аарон объяснил свою отлучку желанием поработать в библиотеке Университетского Колледжа:

– Мне надо почитать о Мексике, – сказал он Тикве, – для пьесы. Вы с Сабиной пока пройдитесь по магазинам… – краем глаза он заметил, что Инге покраснел:

– Сабина ничего не знает о его встрече на Набережной, – понял Аарон, – Инге не хочет ее тревожить, как я не хочу волновать Тикву…

Гамбургский блокнот Аарон сунул в холщовую сумку, изукрашенную нашивками с кубинским флагом и красными звездами. Перехватив взгляд Инге, юноша пожал плечами:

– Мама голосует за лейбористов, а мой отец был активистом компартии. Я левый, но это не означает, что я поддерживаю СССР… – Инге раскурил военных времен трубку. Вещицу прислал в Копенгаген фермер с озера Мьесен, бывший партизан и старый друг отца:

– Вынося хлам из подпола, я наткнулся на шкатулку тех лет, – написал фермер, – где нашлась трубка Олафа. Твой отец забыл ее у меня, но руки тогда не дошли вернуть. Думаю, тебе будет приятно получить его наследие… – прокуренный вереск пах родными краями. В Копенгагене Инге и Сабина иногда говорили о своем доме на плоскогорье, с видом на озеро:

– Проект готов, – вздохнул доктор Эйриксен, – но у нас пока не хватит денег на такое строительство. Сначала надо разобраться с тем, что хотят от меня русские. Но я, в общем, понимаю, что… – он понимал и то, что Сабина не согласится на его поездку:

– Я вижу по ее глазам, что она никогда не забудет нашу девочку. Нашу дочь убили русские. Сабина скорее умрет, чем отпустит меня туда… – Инге считал поездку своим долгом:

– Тетя мертва, как и ее семья, кроме Ника. Ее уже не вернешь. Но тетя Марта права, мы не знаем, что случилось с девочками дяди Эмиля, где кузина Мария, дочь дяди Максима… Все это надо выяснить…

Инге подозревал, что гамбургский блокнот шурина окажется чрезвычайно полезным для тети Марты и всей Набережной. По дороге он услышал историю знакомства Аарона и герра Александра Шпинне, как называл его юноша:

– Все произошло случайно, – заметил шурин, – недобитые нацисты устроили провокацию в кабаре. Александр пришел посмотреть спектакль… – тоже закурив, он остановился:

– Ты думаешь, что он не тот, за кого себя выдает… – у Инге не оставалось почти никаких сомнений, что так называемый герр Шпинне работает на СССР. Он кивнул:

– Тетя Марта передала мне его словесное описание, все сходится… – Аарон не стал интересоваться тем, откуда у Набережной появилось описание берлинского студента. Он поскреб в темной, в манере битников, бородке:

– Я еще в Гамбурге подумал, что где-то его видел, а в Лондоне в этом удостоверился… – немного смутившись, юноша добавил:

– Я взял за правило ходить в Национальную Галерею к портрету мадемуазель Бенджаман… – Аарон даже Тикве не признавался в своих экскурсиях. Он тихонько усаживался на обитую бархатом скамейку. Блестели алые и гранатовые шелка, она гордо откидывала назад величественную голову:

– Она была великой актрисой… – Аарон смотрел в темные, чудные глаза, – когда я с ней рядом, мне потом легче работается…

Вспомнив о герре Шпинне, он отыскал в одном из залов галереи многофигурную композицию сына Изабеллы ди Амальфи, Франческо: «Первое посольство США в королевство Марокко». Холст снабдили подробными объяснениями на отдельной табличке. Аарон и так помнил из учебников по истории лицо Дэниела Вулфа, вице-президента США, провозвестника доктрины невмешательства и создателя индейских резерваций. Он нашел юношу в арабском костюме, на белом жеребце:

– Тогда он еще не был вице-президентом, он представлял молодое государство… – с картины на него смотрел герр Шпинне:

– Даже шрамы у них на одной щеке, – хмыкнул Аарон, – я не думал, что люди бывают так похожи… – рассказав Инге о визите в галерею, он добавил:

– В альбоме есть и другие портреты, я рисовал битлов и немецкого поклонника Ханы… – Инге отмахнулся:

– Для Набережной важен только Шпинне, я уверен, что он русский… – придирчиво осмотрев брезентовую куртку и черный берет Аарона, он улыбнулся:

– Выглядишь ты, как парень с Монмартра… – кузен развел руками: «Я он и есть», – но дело есть дело… – сам Инге тоже не щеголял дорогой одеждой:

– Сабина и сейчас посещает магазины подержанных вещей, – смешливо сказал доктор Эйриксен, – почти все мои костюмы именно оттуда… – галстука Инге не носил. Подойдя к семиэтажному дому темного камня, он указал на высокие двери подъезда:

– Это для проформы. Видишь, даже таблички нет, один уличный номер. Но нам сюда не надо… – обогнув дом, они уперлись в глухую ограду в три человеческих роста. У запертых ворот виднелся динамик. Инге нажал кнопку. Что-то неприятно заверещало, он откашлялся:

– Здесь доктор Эйриксен, мне назначено… – шурин толкнул его в плечо, Инге спохватился:

– Доктор Эйриксен и мистер Майер, но у него нет записи… – динамик отозвался: «Ждите». Прислонившись к воротам, Инге раскурил потухшую трубку:

– Остается только ждать, дорогой режиссер… – замок щелкнул, голос велел:

– Проходите, лестница прямо, подвальный этаж… – нырнув в калитку, оказавшись на пустынном дворе, Инге осмотрелся:

– Сюда, – решительно сказал он, – это нужная лестница. Кстати, приготовь документы… – шурин вздернул бровь:

– У меня при себе только читательский билет из библиотеки Британского Музея… – Инге отмахнулся:

– Думаю, что он сойдет… – выбив табак из трубки, он первым спустился к серой стали дверям.

Неприметный человек в скромном костюме и сатиновых нарукавниках, привез в кабинет тележку с чайником веджвудского фарфора. В молочник налили кремовые сливки. К чаю полагался ванильный кекс, горячие тосты с маслом и знакомые Инге с Аароном баночки: